Edward Śmigły-Rydz, marszałek Polski i Naczelny Wódz w czasie kampanii obronnej w 1939 r. ― отважный польский „marszałek” Эдвард Рыдз-Смиглы

„Czy pan oszalał? Hetman nigdy nie opuszcza swoich wojsk!” – mówiono na wieść o planowanej ucieczce Edwarda Śmigłego-Rydza z Polski. Powszechne było przekonanie, że Wódz Naczelny musi trwać z armią. A jednak marszałek 17 września 1939 roku podjął decyzję o rejteradzie do Rumunii...

DO GENERAŁA

Do ostatniego mężczyzny! –
Do ostatniej kobiety! –
Miałeś bronić Ojczyzny.
Miałeś bronić Warszawy –
Generale!

Już twe kukułcze portrety
W jutrzejszej jaśniały chwale,
Chrypło radio od, twej przyszłej sławy,
Jak koguty piały ci gazety,
Że do ostatniej kobiety!
Do ostatniego mężczyzny! –
O, spadkobierco buławy…

O polska tragedio plew
Które ziarnami łudzą,
Jak łatwo powiedzieć „krew
Gdy chodzi o cudzą.
Jak łatwo przywołać śmierć
Gdy chodzi o życia
Owych mężczyzn ostatnich,
Owych kobiet ostatnich,
Którym pan dał słowo bez pokrycia.

Wicher targa rumuńską nocą.
Próżno oczy i uszy zakryjesz –
Te upiory do okien łomocą –
Generale! My polegli. Ty żyjesz?

Niech pan oczy i uszy zasłoni,
Niech pan w oknach zaciągnie firanki,
Bo tam stoją żołnierze bez broni.
Tak jak wyszli na niemieckie tanki.

Bo tam stoi tłum rozgoryczony,
Który panu dawał, z gorzkiej biedy
Grosz ostatni – na „Fundusz obrony”…
Ciała liche – na „żywe torpedy”.

Bo tam stoją warszawscy cywile,
Którzy z szarej warszawskiej ulicy
Uczynili polskie Termopile,
Gdy pan uniósł głowę ze stolicy.

Wiosna w okna jak ptak czarny bije.
Któż to płacze opodal w alkowie?
Niech pan uszy i oczy zakryje.
Co pan nocnym upiorom odpowie?

Oni panu wierzyli. Jak jeszcze
Nigdy w polskich nie umieli dziejach.
Pan te krzyki pamięta? Te dreszcze
Uniesienia? Te kwiaty w Alejach?

Jakby chcieli naraz – w jednej chwili
Silni, zwarci, cudowni, gotowi –
Panu oddać to wszystko, co byli
Umarłemu winni Marszałkowi.

Jakby naraz, w jednym serca wstrząsie,
Panu chcieli hojnie, tysiąckrotnie,
Wynagrodzić to wszystko, czym
On się Gryzł po nocach, gorzko i
samotnie.

Na to w polsce stulecia czekały,
Wieki w Polsce modliły się o to,
Żeby naród stał za wodzem – cały
Wiarą, zgodą, natchnieniem, ochotą!

To był taki kapitał niezmierny
Przyszłej mocy. A pan go roztrwonił.
Sąd nad panem? – Boże miłosierny!
Głowa pańska? – Głowę pan obronił.

Pułki pańskie tak, czy owak zbrojne?
Plany tajne, które pan gotował? –
Ach, pan przegrał coś więcej niż wojnę.
I coś więcej, niż wojsko – zmarnował.

Kiedy pan przejeżdżał granicę –
Po raz wtóry tej nocy, kulawy
Staruszek, jenerał Sowiński,
Padł na Woli, broniąc Warszawy.

Gdy przed panem, na rumuńskim moście
Strażnik szlaban szeroko otworzył,
Po raz wtóry w tę noc, siwą głowę
Pod Cecorą Żółkiewski położył.

W deszcz wrześniowy nagle powiało
Gorzkim majem płaczącym w niemocy.

To chmurny Marszałek Piłsudski
Po raz wtóry umarł tej nocy.

Marzec 1940

Marian Hemar Марьян Хемар

ГЕНЕРАЛУ

(Рыдз-Смиглому)

До последнего поляка-мужчины
И до польки последней самой
Клялся ты защищать Отчизну,
Клялся ты защищать Варшаву!

Генерал! Не твои ли повсюду портреты
Предвещали вождя тебе славу?
Захлёбывалось радио похвалами,
Петухами заливались газеты,
Что до последнего польского мужчины
И что до польки последней самой....
О, недостойный наследник булавы!

О, польская трагедия шелухи,
Прикидывающейся зерном!
Как легко рассуждать о крови,
Пока речь идёт о чужой.
Как о смерти легко болтать,
Когда молвишь о жизнях угасших
Тех последних поляков-мужчин
И о польках последних также,
Доверявших тебе напрасно.

Нет, не спокойно румынской ночью —
Глаз не сомкнёшь и ушей не заткнёшь.
Это покойники в окна колотят:
Генерал! Мы погибли. А ты всё живёшь?

Жмурься сильней и зажми крепче уши,
Шторы плотнее задерни в начале,
Ибо за ними солдаты стоят без оружия —
Так, как немецкие танки встречали.

Ибо народ там собрался ожесточённый,
Что двадцать лет отдавал, сам живя в нищете,
Грош свой последний в «Фонд обороны»...
Тела под «живые торпеды» отдал бы тебе.

Ибо толпятся обычные там варшавяне —
Те, что на серых руинах столицы,
Как в Фермопилах, насмерть стояли,
Когда ты спасать зад бежал за границу.

Весна чёрной птицей по окнам бьёт.
Кто стонет в спальне и в кабинете?
Вся вата в доме от плача того не спасёт.
Смеешь гостям с того света ответить?

Они тебе верили. Как прежде никто
И никому никогда за историю края.
Крики их помнишь? Ту общую дрожь
Их восхищенья? Аллеи с цветами?

Как будто хотели они в один миг —
«Сильные, сплоченные и готовые» —
Тебе отдать всё, что были должны
Маршалу Польши покойному.

Как будто они, с тысячекратною щедростью,
В единодушном порыве, вознаградить мечтали
Тебя, за одиночество Его и сомнения —
За всё, что грызло Его ночами.

Этого в Польше ждали веками,
Столетьями в Польше молились о том,
Чтобы народ наш встал за вождём —
С верой, охотою, без понуканий!

Но этот бескрайний доверия капитал,
Залог нашей мощи, ты весь потерял.
Суд над тобой? — Боже упаси!
Твоя голова? — Ты её сохранил.

Где твои полки, вооруженные не по уму?
Где хитрые планы, склеенные в скатерть?
Нет, ты проиграл не просто войну.
И нечто большее, чем войско, утратил.

Когда ты переезжал границу,
То повторно той ночью старец,
Генерал хромоногий, Совинский
Пал на Воле, в бою за Варшаву.

Когда пред тобой на румынском мосту
Пограничник шлагбаум открыл,
То повторно той ночью седую главу
Под Цецорой Жолкевский сложил.

В дождь сентябрьский вдруг повеяло
Горьким маем, рыданием скорбным.
Это Маршал Пилсудский Юзеф
Этой ночью умер повторно.

Март 1940

Перевод с польского: Искандер Ульмас