Кирилл Харитонов
Кирилл Харитонов
Read 10 minutes

——唐代:《長恨歌》― «Песня вечной печали»

Image for post
「楊貴妃圖」 高久靄厓畫, 静嘉堂文庫美術館收藏

長恨歌》(chang hen ge)
[唐] 白居易 Бо Цзюйи(772年2月28日-846年9月8日)

漢皇重色思傾國,御宇多年求不得。
楊家有女初長成,養在深閨人未識。
天生麗質難自棄,一朝選在君王側。
回眸一笑百媚生,六宮粉黛無顏色。
春寒賜浴華清池,溫泉水滑洗凝脂。
侍兒扶起嬌無力,始是新承恩澤時。
雲鬢花顏金步搖,芙蓉帳暖度春宵。
春宵苦短日高起,從此君王不早朝。
承歡侍宴無閑暇,春從春遊夜專夜。
後宮佳麗三千人,三千寵愛在一身。
金屋妝成嬌侍夜,玉樓宴罷醉和春。
姊妹弟兄皆列土,可憐光彩生門戶。
遂令天下父母心,不重生男重生女。
驪宮高處入青雲,仙樂風飄處處聞。
緩歌慢舞凝絲竹,盡日君王看不足。
漁陽鼙鼓動地來,驚破霓裳羽衣曲。
九重城闕煙塵生,千乘萬騎西南行。
翠華搖搖行復止,西出都門百餘里。
六軍不發無奈何,宛轉蛾眉馬前死。
花鈿委地無人收,翠翹金雀玉搔頭。
君王掩面救不得,回看血淚相和流。
黃埃散漫風蕭索,雲棧縈紆登劒閣。
峨嵋山下少人行,旌旗無光日色薄。
蜀江水碧蜀山青,聖主朝朝暮暮情。
行宮見月傷心色,夜雨聞鈴腸斷聲。
天旋日轉迴龍馭,到此躊躇不能去。
馬嵬坡下泥土中,不見玉顏空死處。
君臣相顧盡沾衣,東望都門信馬歸。
歸來池苑皆依舊,太液芙蓉未央柳。
芙蓉如面柳如眉,對此如何不淚垂。
春風桃李花開日,秋雨梧桐葉落時。
西宮南內多秋草,落葉滿階紅不掃。
梨園弟子白髮新,椒房阿監青娥老。
夕殿螢飛思悄然,孤燈挑盡未成眠。
遲遲鐘鼓初長夜,耿耿星河欲曙天。
鴛鴦瓦冷霜華重,翡翠衾寒誰與共。
悠悠生死別經年,魂魄不曾來入夢。
臨邛道士鴻都客,能以精誠致魂魄。
為感君王輾轉思,遂教方士殷勤覓。
排空馭氣奔如電,升天入地求之遍。
上窮碧落下黃泉,兩處茫茫皆不見。
忽聞海上有仙山,山在虛無縹緲間。
樓閣玲瓏五雲起,其中綽約多仙子。
中有一人字太真,雪膚花貌參差是。
金闕西廂叩玉扃,轉教小玉報雙成。
聞道漢家天子使,九華帳裏夢魂驚。
攬衣推枕起徘徊,珠箔銀屏迤邐開。
雲髻半偏新睡覺,花冠不整下堂來。
風吹仙袂飄颻舉,猶似霓裳羽衣舞。
玉容寂寞淚闌干,梨花一枝春帶雨。
含情凝睇謝君王,一別音容兩渺茫。
昭陽殿裏恩愛絕,蓬萊宮中日月長。
回頭下望人寰處,不見長安見塵霧。
唯將舊物表深情,鈿合金釵寄將去。
釵留一股合一扇,釵擘黃金合分鈿。
但教心似金鈿堅,天上人間會相見。
臨別殷勤重寄詞,詞中有誓兩心知。
七月七日長生殿,夜半無人私語時。
在天願作比翼鳥,在地願為連理枝。
天長地久有時盡,此恨綿綿無絕期。

公元806年


ПЕСНЯ ВЕЧНОЙ ПЕЧАЛИ

Китайский император,
властитель и кумир,
искал красы повсюду,
что сотрясает мир.
Он правил Поднебесной,
но сколько лет ни жил —
нигде такого чуда,
увы, не находил.

А в доме Янов дочка
в расцвет едва вошла —
в тиши покоев женских
в безвестности жила.
Но разве можно спрятать
прекрасный дар небес?
В наложницы избрали,
прислали во дворец.

Могла любое сердце
улыбкой растопить,
напудренных прелестниц
могла она затмить.
В прохладный день весенний
в источниках Хуацин
заметил повелитель
ту, что купалась с ним.

Она вошла в источник,
и кожа, всех белей,
как жемчуг засияла,
омытая в тепле.
Ей помогали слуги —
ведь так была нежна:
купаньем утомившись,
не вышла бы сама.

Лицо — цветов прекрасней,
и смоли блеск в глазах,
и золото заколок
искрилось в волосах.
Такой впервые встретил —
нагой, лишенной сил,
и милостью впервые
ее он одарил.

И той весной все ночи
он был с ней до утра,
и густо цвел гибискус
вокруг ее шатра.
Едва ли не к полудню
вставая день-деньской,
жалели лишь, что ночи
так коротки весной.

С тех пор приемов утром
монарх не проводил.
Она ему служила
и украшала пир,
в пути сопровождала
среди чужих земель
и долгими ночами
делила с ним постель.

Три тысячи наложниц
забыл он той весной
и променял их нежность
на ласки лишь одной.
Он спутницу и друга
нашел в ее лице…
Так проходило время
в нефритовом дворце.

Величие вдохнула
в свою она семью —
на должности придворных
пристроила родню.
В те годы все охотно
рожали дочерей —
решив, что дочки к славе
ведут куда верней!

Дворец Хуацин купался
в лазурных облаках,
и музыка, как с неба,
была слышна в горах.
На пение и танец,
рисунок стройных ног,
никак налюбоваться
наш государь не мог.

"Из радуги и перьев
наряд" прервался вдруг:
в Юйяне барабаны
всё сотрясли вокруг.
И пыльная завеса
от тысяч колесниц
взвилась до самых верхних
на крепости бойниц.

Враг с северо-востока
идет за рядом ряд!
Забыт теперь расшитый
каменьями наряд,
теперь пора знамена
нефритом расшивать!
Чтобы сперва — сражаться,
а после… отступать.

Бежать, бежать на запад,
не сохранив лица,
на сотню ли, все дальше,
все дальше от дворца!
А в войске слышен ропот,
и вот однажды днем
шесть армий государя
предстали пред шатром.

И так сказал глашатай:
«Нам выдай Ян-гуйфэй!
Ведь всей войны причина
лишь в ней и только в ней!
Она во всем повинна —
так говорит молва!
Не сделаем ни шагу,
пока она жива!»

В печали село солнце
за склон горы Эмей,
когда упало тело
прекрасной Ян-гуйфэй.
Цветной убор из перьев
и шпилька с воробьем
лежать в пыли остались
нетронуты, вдвоем.

Лицо закрыв руками —
не смог ее спасти —
монарх лишь кровь и слезы
все видел по пути.
И желтой пылью ветер
устлал, куда ни глянь,
холодные вершины
на перевале Цзянь.

Как будто провожая
утраченную жизнь,
и небо стало мрачным,
и флаги не вились.
Зеленых гор не видя
и водяных зеркал,
всё государь наш думал
о той, что потерял.

Печальными ночами
смотрел он на луну,
храня в разбитом сердце
лишь Ян-гуйфэй одну.
В горах бушует ливень,
и стонут сквозняки,
а он лишь слышит песню
печали и тоски…

Но вот мятеж подавлен,
войне пришел конец,
с драконом колесница —
обратно во дворец.
И снова то же место,
где умерла гуйфэй...
Он сходит с колесницы
и думает о ней.

Кругом лишь грязь и камни,
не видно и следов
нефритового лика
прекрасней всяких слов.
Ничем ты не приметна,
пустынная страна —
лишь тяжело на сердце:
здесь умерла она.

Монарх переглянулся
со свитою — потом
украдкой вытер слезы
расшитым рукавом.
Дальнейший путь в печали
так медленно прошли —
ведь лошадей не гнали,
они едва брели.

И вот опять в столице;
там, избежав беды,
нетронуты, как прежде,
озера и сады,
и расцветает лотос,
в нем не найти изъян,
и зеленеют ивы
вокруг дворца Вэйян.

Но лотос луноликий —
он на нее похож,
а ивы — словно брови,
как слез тут не прольешь?
Прощай, цветущий персик,
ты проводил весну!
Вот осень фирмианы
раскрасила листву.

На западе и юге
дворца стояло два
забытых — поглотила
осенняя трава.
Дорожки стали в листьях
тихонько утопать —
никто о них не помнит,
не станет выметать.

Певцы седыми стали,
а свита и гарем
в заброшенных покоях
состарились совсем.
И только вечерами,
среди ночных стрекоз,
сидит наш повелитель,
и воздух полон грез.

Свеча уже сгорает,
а сон все не идет —
лишь колокольчик стражи
отмерит ночи счет.
Пуста и бесконечна —
не жить и не заснуть.
И только там, на небе,
сияет Млечный Путь.

На рыжих черепицах
теперь заметен лед,
все тяжелее иней,
уже зима идет.
Не греет одеяла
нефритовая нить —
оно бы и согрело,
да не с кем разделить.

Между живым и мертвой
прошел не первый год.
Она к нему и в дреме
ни разу не придет…
И вдруг молва проходит —
приехал спиритист:
в столице из Линьцюна
священник-даосист.

Умеет благочестьем
он духов вызывать!
Наш государь в покои
велит его призвать;
и умоляет, плачет,
и хочет встречи с ней —
жреца он убеждает
дух отыскать гуйфэй.

И жрец вознесся духом
в седые небеса,
и оглядел оттуда
и реки, и леса.
И в запредельном синем,
и в выжженных полях —
но не хранили следа
ни небо, ни земля.

Внезапно он прослышал —
за морем есть страна,
а в ней гора, и дымкой
она окружена.
А на горе той — башня
цепляет облака,
в ней люди красотою
почти равны богам.

А среди них есть некто
по прозвищу Тайчжэнь,
со снежно-белой кожей,
с глазами, словно день.
Лицом она прекрасна,
но что всего важней —
насколько она схожа
с потерянной гуйфэй!

Осталось постучаться
в нефритовую дверь!
…И у ворот той башни
наш жрец стоит теперь,
Стоит и умоляет
посланье передать —
гонцом от Сына Неба
велит себя назвать.

Гонцом от Сына Неба?
Услышав так, она
вдруг вздрогнула, как будто
очнувшись ото сна.
Откинув и подушки,
и плед, что были с ней,
в смятеньи зашагала
по комнате своей.

И все же вышла к гостю,
убрав своей рукой
серебряную ширму
и полог кружевной.
Была прическа сбитой
(поскольку прилегла),
и съехали уборы
с прекрасного чела.

Вдруг ветерок коснулся
небесных рукавов —
и те затрепетали,
и понял жрец без слов,
что точно так же в танце
плясали ткани с ней,
"Из радуги и перьев
наряд" звучал гуйфэй.

Она была печальна,
пришла — и в тот же миг
вдруг слезы расчертили
ее прекрасный лик,
но оттого лишь стала
красивее лицом —
так хорошеет груша,
омытая дождем.

«Скажите государю:
я благодарна, но…
расстались, как чужие,
мы с ним давным-давно.
Мы так пылали страстью
в чертогах золотых —
но все давно пропало,
не вспомнить мне о них.

Мне пусто и спокойно
здесь, на горе Пэнлай,
а прошлое в Чанъани
и смертные дела —
я очень плохо помню,
все в дымке и в тенях…
В знак прошлых чувств отдайте
подарок от меня.

Себе я сохранила,
чтоб помнить о былом,
ларец для украшений
и шпильку с воробьем.
Отдам ему полшпильки
и полларца — как мы,
пусть будут половинки
навек разделены.

Но как тверды и шпилька,
и золотой ларец —
таким пусть будет сердце.
Однажды, наконец,
увидимся мы снова —
неважно, как и где,
среди живых ли, мертвых,
на небе, на земле…»

Почти ушла… И все же
вдруг стала умолять
две строчки тайной клятвы
монарху передать,
что в Зале Долголетья,
в день семь седьмой луны,
они друг другу дали
и не забыть должны:

«Нам, птицам неразлучным,
судьба одна дана,
как двум ветвям на древе,
сплетенным, как одна.
И пусть земля и небо
конечны под луной,
грустить я буду вечно,
пока вы не со мной».

Перевод с китайского: Александра Родсет

20 views
Add
More