Я надеюсь, что лошади Пржевальского тоже хватит травы... ― I hope there’ll be grass enough for a Przhevalsky horse...

ПИСЬМО С ОТКАЗОМ

Я надеюсь, что лошади Пржевальского
тоже хватит травы.
Правда, травы мельчают последнюю тысячу лет.
В рассужденьи прогресса, возможно, Вы и правы.
Но моя жена (Вы ведь знаете жён)
говорит, что нет.
Я подумал, взвесил, потом посмотрел на детей,
И подумал ещё, и решился не вымирать.
Так позволишь себя убедить — а там и костей
Не собрать... Ах, Вы готовы собрать?
Благодарствую. Но я как-то уже привык
Жить под косматым солнцем у ледника.
Вы говорите — необратимый сдвиг?
Это Вы просто считаете на века.
А века мелковаты для единиц судьбы.
Чем за ними гоняться — уж лучше я постою
На своём.
До самого дня последней трубы
Будет племя моё трубить на закате в моём краю.
До свиданья.
Желаю Вам травы и воды,
И счастливого млекопитания, и лобастых детей.
Остаюсь, признательный Вам за Ваши труды.
С нетерпением жду через тысячу лет вестей.

1991, Лондон

Ирина Ратушинская Irina Ratushinskaya

I hope there’ll be grass enough for a Przhevalsky horse
Though it’s true that it’s shorter than a thousand years ago;
As for progress, it may be that you are correct, of course,
But my wife (and you know what some wives are like) says no.
I weighed up the pros and cons, then looked at a child,
Thought again, and decided I did not agree to die out,
To consent to utter extinction was something that riled,
So lost that there’s hardly a bone to collect, no doubt!
Yet you, my friend, are prepared to gather them all?
I thank you so much, but somehow I’m used to existing
By a glacier under a sun that’s a shaggy ball.
It’s an irreversible change? Just because you persist in
Counting by centuries, things that are too small to weigh
As the units of fate, which I will not measure; I’ll stand
By my former opinion; my tribe, till Judgment Day,
Will be blowing its pipes at sunset, in my native land.
Farewell, I wish you plenty of grass and water,
A very intelligent son and a well-nourished daughter;
I’m grateful for your research, and impatient remain
Till I hear from you in a thousand years again.

Translated from the Russian by C.J.K. Arkell