Кирилл Харитонов
Кирилл Харитонов
Read 4 minutes

За думою дума роєм вилітає... ― За думою дума летит, вылетает... ― Thoughts fly out, swarm by swarm...

„А Шевченко?“ — спросил Бодянский. Гоголь на этот вопрос с секунду помолчал и нахохлился. На нас из-за конторки снова посмотрел осторожный аист. „Как вы его находите?“ — повторил Бодянский. „Хорошо, что и говорить, — ответил Гоголь, — только не обидьтесь, друг мой, вы — его поклонник, а его личная судьба достойна всякого участия и сожаления…“ — „Но зачем вы примешиваете сюда личную судьбу? — с неудовольствием возразил Бодянский, — это постороннее… Скажите о таланте, о его поэзии…“ — „Дегтю много, — негромко, но прямо проговорил Гоголь, — и даже прибавлю, дегтю больше, чем самой поэзии. Нам-то с вами, как малороссам, это, пожалуй, и приятно, но не у всех носы, как наши. Да и язык…“ Бодянский не выдержал, стал возражать и разгорячился. Гоголь отвечал ему спокойно. „Нам, Осип Максимович, надо писать по-русски, — сказал он, — надо стремиться к поддержке и упрочению одного, владычного языка для всех, родных нам, племен. Доминантой для русских, чехов, украинцев и сербов должна быть единая святыня — язык Пушкина, какою является Евангелие для всех христиан, католиков, лютеран и гернгуттеров. А вы хотите провансальского поэта Жасмена поставить в уровень с Мольером и Шатобрианом!“ — „Да какой же это Жасмен? — крикнул Бодянский. — Разве их можно равнять. Что вы? Вы же сами — малоросс!“ — „Нам, малороссам и русским, нужна одна поэзия, спокойная и сильная, — продолжал Гоголь, останавливаясь у конторки и опираясь о нее спиной, — нетленная поэзия правды, добра и красоты. Она не водевильная, сегодня только понятная, побрякушка и не раздражающий личными намеками и счетами, рыночный памфлет. Поэзия — голос пророка… Ее стих должен врачевать наши сомнения, возвышать нас, поучая вечным истинам любви к ближним и прощения врагам. Это — труба пречистого архангела… Я знаю и люблю Шевченко как земляка и даровитого художника; мне удалось и самому кое-чем помочь в первом устройстве его судьбы. Но его погубили наши умники, натолкнув его на произведения, чуждые истинному таланту. Они все еще дожевывают европейские, давно выкинутые жваки. Русский и малоросс — это души близнецов, пополняющая одна другую, родные и одинаково сильные. Отдавать предпочтение одной, в ущерб другой, невозможно. Нет, Осип Максимович, не то нам нужно, не то. Всякий, пишущий теперь, должен думать не о розни; он должен прежде всего поставить себя перед лицо Того, Кто дал нам вечное человеческое слово…“
[Гоголь о таланте и поэзии Шевченко] Г. П. Данилевский, Из литературных воспоминаний (Исторический вестник, 1891)
Image for post
Фотопортрет Шевченко (1858), фотоателье Ивана (Иоганна Николая) Фёдоровича Досса, Санкт-Петербург. После смерти Досса с негатива фотографии было сделано несколько отпечатков в фотоателье Д. С. Здобнова. Художники А. Бобров, С. Красицкий, В. Касьян пользовались этим снимком при создании портретов поэта. По этой же фотографии И. Репин в 1888 году написал портрет писателя.

ГОГОЛЮ

За думою дума роєм вилітає,
Одна давить серце, друга роздирає,
А третяя тихо, тихесенько плаче
У самому серці, може, й Бог не бачить.
Кому ж її покажу я,
І хто тую мову
Привітає, угадає
Великеє слово?
Всі оглухли — похилились
В кайданах... байдуже...
Ти смієшся, а я плачу,
Великий мій друже.
А що вродить з того плачу?
Богилова, брате...
Не заревуть в Україні
Вольнії гармати.
Не заріже батько сина,
Своєї дитини,
За честь, славу, за братерство,
За волю Вкраїни.
Не заріже — викохає
Та й продасть в різницю
Москалеві. Це б то, бачиш,
Лепта удовиці
Престолові-отечеству
Та німоті плата.
Нехай, брате. А ми будем
Сміяться та плакать.

Тарас Шевченко, 30 декабря 1844, С.-Петербург


ГОГОЛЮ

За думою дума летит, вылетает;
Одна давит сердце, другая терзает,
А третья тихонечко плачет в обиде
У самого сердца — и бог не увидит!
Кому ж ее покажу я,
Где найду такого,
Кто бы понял и приветил
Великое слово?
Все оглохли, все ослепли,
В кандалах… поникли…
Ты смеешься, а я плачу,
Друже мой великий,
Что ж из плача уродится?
Лишь трава дурная…
Не услышит вольных пушек
Сторона родная.
Не зарежет старый батько
Любимого сына
За свободу, честь и славу
Своей Украины.
Не зарежет, а выкормит
Да царю на бойню
И отправит. Скажет: это
Наша лепта вдовья;
Дань отечеству, престолу,
Чужеземцам плата…
Что же, пусть их. Мы же будем
Смеяться и плакать.

Перевод с украинского: Михаил Исаковский


TO GOGOL

Thoughts fly out, swarm by swarm,
One tightens the heart, another rends it,
yet another weeps quietly
inside it, so that even God wouldn't hear.
Whom shall I show it to?
And who would
greet it, who would guess
a word of Greatness?
All are deaf - bent down
in irons.... in indifference...
You are laughing, and I weep,
my great friend.
What shall sprout out of this lament?
Hemlock, brother.
Free cannons won't
roar in Ukraine again.
A father won't slaughter again
his son, his child,
for Honor, Glory, Brotherhood
or Liberty in our land.
He won't slaughter,
but shall rather raise him,
and sell him off, retail,
to the Muscovite. As if it were
a widow's lepton to the Throne,
a levy on staying mute.
So be it, Brother. And we
shall laugh, and weep.

Translated from the Ukrainian by Roman Turovsky-Savchuk Роман Туровский-Савчук

8 views
Add
More