Владимир Высоцкий ― As Robert Burns is Scotland's national bard so Vladimir Vysotsky is Russia's...

МОЙ ГАМЛЕТ

Я только малость объясню в стихе —
На всё я не имею полномочий...
Я был зачат, как нужно, во грехе —
В поту и в нервах первой брачной ночи.

Я знал, что, отрываясь от земли, —
Чем выше мы, тем жёстче и суровей;
Я шёл спокойно прямо в короли
И вёл себя наследным принцем крови.

Я знал — всё будет так, как я хочу.
Я не бывал внакладе и в уроне.
Мои друзья по школе и мечу
Служили мне, как их отцы — короне.

Не думал я над тем, что говорю,
И с лёгкостью слова бросал на ветер, —
Мне верили и так как главарю
Все высокопоставленные дети.

Пугались нас ночные сторожа,
Как оспою, болело время нами.
Я спал на кожах, мясо ел с ножа
И злую лошадь мучил стременами.

Я знал — мне будет сказано: «Царуй!» —
Клеймо на лбу мне рок с рожденья выжег.
И я пьянел среди чеканных сбруй,
Был терпелив к насилью слов и книжек.

Я улыбаться мог одним лишь ртом,
А тайный взгляд, когда он зол и горек,
Умел скрывать, воспитанный шутом, —
Шут мёртв теперь: «Аминь!» Бедняга Йорик!..

Но отказался я от дележа
Наград, добычи, славы, привилегий:
Вдруг стало жаль мне мёртвого пажа,
Я объезжал зелёные побеги...

Я позабыл охотничий азарт,
Возненавидел и борзых и гончих,
Я от подранка гнал коня назад
И плетью бил загонщиков и ловчих.

Я видел — наши игры с каждым днём
Всё больше походили на бесчинства, —
В проточных водах по ночам, тайком
Я отмывался от дневного свинства.

Я прозревал, глупея с каждым днём,
Я прозевал домашние интриги.
Не нравился мне век и люди в нём
Не нравились, — и я зарылся в книги.

Мой мозг, до знаний жадный как паук,
Всё постигал: недвижность и движенье, —
Но толка нет от мыслей и наук,
Когда повсюду — им опроверженье.

С друзьями детства перетёрлась нить,
Нить Ариадны оказалась схемой.
Я бился над словами «быть, не быть»,
Как над неразрешимою дилеммой.

Но вечно, вечно плещет море бед, —
В него мы стрелы мечем — в сито просо,
Отсеивая призрачный ответ
От вычурного этого вопроса.

Зов предков слыша сквозь затихший гул.
Пошёл на зов, — сомненья крались с тылу,
Груз тяжких дум наверх меня тянул,
А крылья плоти вниз влекли, в могилу.

В непрочный сплав меня спаяли дни —
Едва застыв, он начал расползаться.
Я пролил кровь, как все — и, как они,
Я не сумел от мести отказаться.

А мой подъём пред смертью — есть провал.
Офелия! Я тленья не приемлю.
Но я себя убийством уравнял
С тем, с кем я лёг в одну и ту же землю.

Я Гамлет, я насилье презирал,
Я наплевал на датскую корону, —
Но в их глазах — за трон я глотку рвал
И убивал соперника по трону.

Но гениальный всплеск похож на бред,
В рожденье смерть проглядывает косо.
А мы всё ставим каверзный ответ
И не находим нужного вопроса.

апрель 1972. Литературная Грузия № 8, 1981

Владимир Высоцкий - Мой Гамлет04:34

MY HAMLET

Just briefly, I'll explain myself in verse,
To tell you everything — I do not have the might.
I was conceived, the proper way, in curse, —
In sweat and tenseness of the wedding night.

I knew, when separating from the earth —
The higher, the more harsh we got.
I walked towards the throne that I deserved
And acted like an heir in line of blood.

I knew that everything would be just as I ruled.
And I was never at a loss and never down.
My mates of sword and those I knew from school
Were loyal, like their fathers to the crown.

I never gave my speech a bit of thought.
Into the wind, I threw my words with pleasance —
Like to a leader, trust to me was brought
By noble and high-ranking adolescents.

We made the guards feel restless in the night,
From us, like from a pox, the time grew worse.
I slept on leather; ate right off the knife —
With stirrups disciplined my wicked horse.

"Long live the King!" — I had foreseen this cry,
The destiny has branded me at birth.
Around chased harnesses, I would get high,
I'd disregard abuse of books and words.

I'd smile with my lips while being pestered.
My mystic stare, when it is sad and mourning,
I've learned to hide, raised by a happy jester.
And now the jester's dead: "Amen!" Poor Yorick.

And still I disapproved of any sharing —
Of gains, rewards and privileges one has.
Then, suddenly for life I've started caring
And rode around the newly sprouted grass,

I lost the thrill for hunting — lost its aim,
I started to despise greyhounds and beagles.
I sped my horse away from wounded game,
And whipped the huntsmen and the beaters

I watched our games with every single night
Turn more and more into disgrace of time
And by the flowing rivers, I would hide
And wash myself from staining filth and slime

I started to perceive, while growing duller,
Somehow, I missed the household affair.
Towards the people of this era I grew colder,
I hid myself in books and lost all care.

My brain, for wisdom greedy like a spider,
Grasped everything: the immobility and motion.
But what is wit when one cannot apply it?
When all around there's an opposing notion?

With friends I tore the tread and I was free —
The thread of Ariadne was but a scheme.
I pondered on the words "to be or not to be,"
A problem with no answer as it seemed.

The sea of grief was splashing in diffusion.
We stood against it; we were sieving grain,
And filtering the blurry resolution
To a dilemma, which appeared inane.

As clamor ebbed, my father's call was sharp,
I walked ahead, while lurking doubts loomed.
The weight of heavy thoughts would pull me up
And wings of flesh would drag me to my tomb.

Into a weak alloy, I've melted with each day,
And barely cool, it started to diffuse.
Like others, I've spilled blood and just like they
The growing vengeance I could not refuse.

The rising before death... was my collapse!
Ophelia! My dear, I won't decay...
With killing, I have made myself, perhaps,
An equal to the one with whom I lay.

I'm Hamlet, I despised injustice and abuse!
I did not give a damn about the crown!
But in their eyes, I hungered fame and I'm accused
Of sending rivals to the throne into the ground.

The striking splash appears as an illusion.
And death through birth emerges from a side
And we're still stating the deceitful solution
Not finding the question that is right.

Translated from the Russian by Andrey Kneller Андрей Кнеллер