Книжные глупцы – демонстративное чтение, как способ самоидентификации

Книга всегда была признаком статуса и утончённости, декларацией собственной значимости – даже для тех, кто ненавидит читать.

Сегодня суббота, 1 ноября 2014 года. Я просматриваю книги в издательстве "Barnes and Noble" на Пятой авеню в Нью-Йорке, когда моё внимание привлекает коллекция прекрасно выполненных томов. Я приглядываюсь и понимаю, что эти книги – часть так называемой классической серии в кожаном переплете. Ассистент сообщает мне, что эти прекрасные экземпляры помогают "украсить вашу книжную коллекцию". После этого обмена репликами я снова и снова вспоминаю, что книги, как символы культурного совершенства, действительно имеют значение. И хотя нам суждено жить в цифровую эпоху, символическое значение книги продолжает пользоваться культурной оценкой. Вот почему часто, когда я даю телевизионное интервью дома или в своем университетском кабинете, меня просят встать перед книжной полкой и притвориться, что я читаю один из текстов.

Со времени изобретения клинописной системы письма в Месопотамии около 3500 года до нашей эры и иероглифики в Египте около 3150 года до нашей эры, человек, подходящий к чтению серьёзным образом, пользовался культурным признанием. Глиняные таблички, на которых были начертаны символы и знаки, считались драгоценными, а иногда и священными артефактами. Способность расшифровывать и интерпретировать символы и знаки рассматривалась как необычайное достижение. Считалось, что египетские иероглифы обладают магической силой, и по сей день многие читатели рассматривают чтение книг как средство получения духовного опыта. Поскольку текст обладает таким большим символическим значением, то то, как люди читают и что они читают, широко воспринимается как важная черта их идентичности. Чтение всегда было отличительным признаком характера, вот почему люди на протяжении всей истории вкладывали значительные культурные и эмоциональные ресурсы в культивирование идентичности как любителей чтения книг.

В древней Месопотамии, где только небольшая группа писцов могла расшифровать клинописные таблички, толкователь знаков пользовался огромным авторитетом. Именно в этот момент времени мы имеем один из самых ранних намёков на символическую власть и привилегии, которыми пользуется читающий. Ограничивая доступ к своим магическим знаниям, честолюбивые писцы ревниво оберегали свой культурный авторитет как читающих.

В седьмом веке до нашей эры, когда ветхозаветная Второзакония была написана под покровительством царя Иосии в Иерусалиме, была установлена высокая планка почитания этой книги. Иосия использовал свитки, написанные его "второзаконистами", чтобы укрепить завет между еврейским народом и Богом – и, в вдохновенном акте политической стратегии, узаконить свое наследие и притязания на землю.

Во времена Римской империи, начиная со II века до н. э., книги были "спущены с небес на землю", где они служили предметами роскоши, которые наделяли их богатых владельцев культурным престижем. Римский философ Сенека, живший в I веке, направил свой сарказм на фетиш напыщенной демонстрации текстов, жалуясь, что "многие люди без школьного образования используют книги не как инструменты для учебы, а как украшения для столовой". О ярком коллекционере свитков он писал, что "вы можете видеть полные собрания сочинений ораторов и историков на полках до потолка, потому что, как и ванные комнаты, библиотека стала неотъемлемым украшением богатого дома".

Враждебное отношение Сенеки к показному коллекционеру книг, вероятно, было вызвано его отвращением к публичной "мании чтения", которая, казалось, поразила раннюю Римскую империю. Этот период ознаменовался появлением recitatio (лат.): публичных литературных чтений, проводимых авторами и поэтами, которые многие состоятельные граждане рассматривали как возможность для саморекламы. Сенека с презрением взирал на эти вульгарные представления литературного тщеславия, и он был не одинок. Чтения самовлюбленных и тщеславных личностей в Риме и других частях империи стали мишенью для саркастического юмора. Многие ведущие римские писатели и сатирики, от Горация (65 г. до н. э.-8 г. до н. э.) и Петрония (27 г. до н. э.-66 г. н. э.) до Персия (34-62 гг.) и Ювенала (55/60-127 гг.), направляли свое остроумие на показное публичное чтение.

По словам римского сатирика Марциала, даже общественные туалеты не были закрыты для назойливых публичных декламаторов. Сатирики, издевавшиеся над речитативом, понимали, что репутация утонченного читателя представляет собой важный источник культурного капитала. Остроумие, которое они направляли на свои цели, можно рассматривать как одну из форм деятельности по поддержанию порядка в литературной сфере. Насмешка Петрония над Евмолпом, "утомительным любителем поэтического декламирования", в его "сатирике" также может быть прочитана как пример охраны вкуса. Недаром Петроний был описан современниками как arbiter elegantiarum – судья элегантности при дворе римского императора Нерона.

После падения Римской империи в V веке европейцы, которые обладали материальным богатством, но не обладали элегантностью и утончённостью в соответствие своему благородному высокому положению, создали частные библиотеки, чтобы завоевать репутацию изысканных людей. Действительно, для многих обладание хорошо укомплектованной библиотекой было самоцелью. Почти 1000 лет спустя, с наступлением эпохи Возрождения и расцветом коммерции и торговли, владение книгами расширилось, и культурное различие, даруемое чтением, досталось большему количеству людей. Джеффри Чосер в своей поэме "Легенда о добрых женщинах", написанной в 1380-х годах, иллюстрирует эту тенденцию, заявляя, что он "с почтением относится к книгам".

К 14-му и 15-му векам претенциозный, напыщенный читатель проявил себя во всей красе. Эссе Ричарда де Бьюри "Филобиблон", написанное в 1345 году, но опубликованное только в 1473 году, считается "самым ранним английским трактатом о прелестях литературы". Но Филобиблон очень мало говорит о реальном опыте чтения де Бьюри. Он был классическим книжным фетишистом, чьим подлинным интересом было коллекционирование книг, а не их изучение.

Его биограф Уильям де Шамбре утверждал, что книги окружали де Бьюри во всех его резиденциях и что "так много книг лежало вокруг его спальни, что едва ли можно было стоять или двигаться, не наступая на них". Де Бьюри, должно быть, предвидел, что его алчный аппетит к коллекционированию книг может стать мишенью для критики и сарказма, поскольку он явно защищает себя от обвинения в излишестве в прологе к Филобиблону, заявляя, что его "экстатическая любовь" к книгам привела его к отказу "от всех мыслей о других земных вещах". Цель написания "Филобиблона" состояла в том, чтобы дать потомкам понять его намерения и "навсегда остановить извращённые языки сплетников"; он надеялся, что его рассказ о своей страсти "очистит мою любовь к книгам от обвинения в излишестве".

Но немецкий богослов-гуманист Себастьян Брант вообще не понял этого послания. Его сатира "Корабль дураков" (1494) изображает 112 различных типов дураков. И первым, кто поднялся на борт корабля, был книжный дурак, который собирал книги и читал чтобы [создать] впечатление. Брант заставил его сказать:

Если на этом корабле я номер один

Это результат особых причин,

Да, вы видите, здесь первый я

Благодаря тому, что нравится мне книг коллекция моя.

Великолепных книг, не сосчитать

но мало тех, что я могу понять;

Сатира Бранта стала бестселлером и была быстро переведена с немецкого на латынь, французский и английский языки. Но книголюбов – дураков и прочих – было не удержать. К XVI веку светская идеализация "любви к чтению" действительно утвердилась. Чтение стало рассматриваться как средство для самопознания и обретения духовного понимания того, как устроен мир.

Чтение было символом, пожалуй, больше, чем сам акт чтения. Люди стремились запечатлеть свою преданность книгам через портреты, которые изображали их глубоко погружёнными в чтение. В искусстве эпохи Возрождения широкое распространение получили картины людей, читающих, и портреты людей, обнимающих книгу. Рукописи этой эпохи "наводнены изображениями не только книг, но и людей, читающих книги", как пишет Лора Амтауэр в книге "Занимательные слова: культура чтения в средние века" (2000) [Engaging Words: The Culture of Reading in the Middle Ages].

В течение последующих столетий художник-портретист, соблазнённый духовными и интеллектуальными свойствами книги, продолжал воспринимать её как важнейшую художественную опору. Картины поэта-гуманиста Данте неизменно изображают его читающим. На картине художника XVI века Аньоло Бронзино, озаглавленной "Аллегорический портрет Данте", изображен поэт, держащий в руках очень большое издание "Парадизо" [от итальянского Рай, третья и заключительная часть "Божественной комедии"]. Портрет [говорит] столько же о книге [как о символе], сколько и о Данте. Наблюдение за чтением Данте напоминает зрителю о статусе этого человека как культурно совершенного и духовно продвинутого.

С распространением чтения среди населения в XVIII веке интеллигенция сделала всё возможное, чтобы укрепить свой превосходящий статус, подчеркнув различие между собой и ограниченными читателями. К этому времени литературный критик вытеснил римского сатирика, превознося опытных читателей как "просвещённых", в то время как нравственно им противоположные характеризовались как "несведующие".

"Читать – это не добродетель, но хорошо читать – это искусство, и искусство, которое может приобрести только прирождённый читатель", – настаивала писательница Эдит Уортон в своем эссе "Порок чтения" (1903). Уортон писала, что "механическому читателю" недостает "врождённых способностей" и "дара чтения", и он никогда не сможет овладеть этим искусством.

К 20-му веку чтение было возведено в ранг искусства, а интеллектуалы "провели линию на песке". С одной стороны, был так называемый читатель-притворщик, а с другой – элита. Даже писательница Вирджиния Вулф приняла в этом участие. В своем эссе "Обычный читатель" (1925) она описала среднего читателя как человека "менее образованного", чем [литературный] критик, человека, "природа которого не одарила" так "щедро", как его более совершенного коллегу. По словам Вульфа, обычный читатель "тороплив, неточен и поверхностен", и, конечно, "его недостатки как [литературного] критика слишком очевидны, чтобы на них указывать". Концепция осталась прежней: читателей продолжают классифицировать и судить по сей день. В книге "Удовольствия чтения" (2011) [The Pleasures of Reading] литературный критик Алан Джейкобс рискнул провести различие между видными читателями и скромными "людьми, которые читают".

Фактически, притворство стало настолько престижным, что чтение для ребенка означает, как минимум, родительскую компетентность, а в лучшем случае – моральное и культурное превосходство. Родитель, читающий ребенку в публичном месте, делает заявление миру – и это настолько возвышенная деятельность, что матери и отцы теперь посвящают значительное время и ресурсы тому, чтобы побудить детей физически принять книгу. Нередко можно увидеть малыша, сидящего в детском кресле в автомобиле и смотрящего на маленькую книжку.

Очень скоро эти малыши 21-го века могут отказаться от показной демонстрации чтения книги на публике и принять привычку регулярно проверять свои смартфоны. Если бы Сенека или Марциал были сегодня рядом, они, вероятно, написали бы саркастические эпиграммы о весьма публичном проявлении чтения текстовых сообщений и смелой их демонстрации.

Цифровое чтение, как и чтение древних свитков, представляет собой важное утверждение о том, кто мы есть. Как и публичные читатели "Рима Марциала", заядлые читатели текстовых сообщений и других форм социальных сетей, похоже, находятся повсюду. Хотя в обоих случаях демонстрирующие чтение неустанно конструируют свой образ себя, идентичность, которую они стремятся установить, весьма различна. Молодые люди, сидящие в баре и проверяющие свои телефоны на наличие сообщений, не делают заявления о своем утончённом литературном статусе. Они сигнализируют, что они находятся с кем-то на связи и – самое главное – что их внимание постоянно востребовано.

С развитием цифровых технологий публичная демонстрация чтения изменилось. Контраст между женщиной, поглощённой чтением книги на портрете 18-го века, и подростком, застенчиво смотрящим на свой смартфон, иллюстрирует различные способы, которыми люди конструируют свою идентичность через чтение. Сегодня искушенный потребитель цифрового текста конкурирует за культурное заверение с читателем физических книг, но какую публичную демонстрацию чтения следует ценить больше всего?

Для тех, кто хочет заявить миру о своём интеллекте, выбор должен быть ясен: цифровые тексты не служат маркерами культурных различий. Возможно, именно поэтому, несмотря на широкое использование планшетов, продажи бумажных книг в последнее время увеличились. В отличие от книг, планшеты не предлагают средства для демонстрации вкуса и утончённости. Именно поэтому дизайнеры интерьера используют полки с книгами, чтобы создать впечатление элегантности и утонченности в помещении. Торговые фирмы активно продвигают видимость изысканности, предлагая готовые библиотеки потребителям, заинтересованным в приобретении видимости вкуса. Одна интернет-компания, Books by the Foot, предлагает "создать библиотеку, которая соответствует как вашей личности, так и вашему пространству", обещая предоставить книги "на основе цвета, переплёта, тематики, размера, высоты и многого другого, чтобы создать коллекцию, которая выглядит великолепно". Интернет-торговля, процветающая на продаже индивидуальных библиотек, показывает, что даже в цифровую эпоху книжный шкаф символизирует высокую культуру.

Книжные глупцы всё ещё с нами, но, к счастью, многие читатели не просто заинтересованы в публичной демонстрации. Они продолжают растворяться в тексте и на самом деле влюбляются в истории, которые они читают. Независимо от посредника [книга ли это или планшет], имеет значение само человеческое стремление пуститься в это путешествие. Ведь на самом деле важно не публичная демонстрация и не производимое впечатление, а опыт путешествия в неизвестное.

Автор Франк Фуреди - социолог и политический обозреватель*. Бывший профессор социологии Кентского университета в Кентербери, написал множество книг, последняя из которых - «Как работает страх» (2018).

*журналист, специализирующийся на осмыслении событий, происходящих в политике и общественной жизни.

источник https://aeon.co/essays/are-book-collectors-real-readers-or-just-cultural-snobs

редактура и адаптация Дмитрий Бобров