Sulla mappa l'Italia sembra uno "stivale"...

LO STIVALE
di Giuseppe Giusti Джузеппе Джусти

Ingegnati, se puoi, d’esser palese. Dante, Rime.

Io non son della solita vacchetta,
Nè sono uno stival da contadino;
E se paio tagliato coll’accetta,
Chi lavorò non era un ciabattino:
Mi fece a doppie suola e alla scudiera,
E per servir da bosco e da riviera.

Dalla coscia giù giù sino al tallone
Sempre all’umido sto senza marcire;
Son buono a caccia e per menar di sprone,
E molti ciuchi ve lo posson dire:
Tacconato di solida impuntura,
Ho l’orlo in cima, e in mezzo la costura.

Ma l’infilarmi poi non è sì facile,
Nè portar mi potrebbe ogni arfasatto;
Anzi affatico e stroppio un piede gracile,
E alla gamba dei più son disadatto;
Portarmi molto non potè nessuno,
M’hanno sempre portato a un po’ per uno.

Io qui non vi farò la litania
Di quei che fur di me desiderosi;
Ma così qua e là per bizzarria
Ne citerò soltanto i più famosi,
Narrando come fui messo a soqquadro,
E poi come passai di ladro in ladro.

Parrà cosa incredibile: una volta.
Non so come, da me presi il galoppo,
E corsi tutto il mondo a briglia sciolta;
Ma camminar volendo un poco troppo,
L’equilibrio perduto, il proprio peso
In terra mi portò lungo e disteso.

Allora vi successe un parapiglia;
E gente d’ogni risma e d’ogni conio
Pioveano di lontan le mille miglia,
Per consiglio d’un Prete o del Demonio:
Chi mi prese al gambale e chi alla fiocca,
Gridandosi tra lor: bazza a chi tocca.

Volle il Prete, a dispetto della fede,
Calzarmi coll’aiuto e da sè solo;
Poi sentì che non fui fatto al suo piede,
E allora qua e là mi dette a nolo:
Ora alle mani del primo occupante
Mi lascia, e per lo più fa da tirante.

Facea col Prete a picca e le calcagna
Volea piantarci un bravazzon Tedesco,
Ma più volte scappare in Alemagna
Lo vidi sul caval di San Francesco:
In seguito tornò; ci s’è spedato,
Ma tutto fin a qui non m’ha infilato.

Per un secolo e più rimasto vuoto,
Cinsi la gamba a un semplice mercante;
Mi riunse costui, mi tenne in moto,
E seco mi portò fino in Levante,
Ruvido sì, ma non mancava un ette,
E di chiodi ferrato e di bullette.

Il mercante arricchì, credè decoro
Darmi un po’ più di garbo e d’apparenza:
Ebbi lo sprone, ebbi la nappa d’oro,
Ma un tanto scapitai di consistenza;
E gira gira, veggo in conclusione
Che le prime bullette eran più buone.

In me non si vedea grinza nè spacco,
Quando giù di ponente un birichino
Da una galera mi saltò sul tacco,
E si provò a ficcare anco il zampino;
Ma largo largo non vi stette mai,
Anzi un giorno a Palermo lo stroppiai.

Fra gli altri dilettanti oltramontani,
Per infilarmi un certo re di picche
Ci si messe co’ piedi e colle mani;
Ma poi rimase lì come berlicche,
Quando un cappon, geloso del pollaio,
Gli minacciò di fare il campanaio.

Da bottega a compir la mia rovina
Saltò fuori in quel tempo, o giù di lì,
Un certo Professor di medicina,
Che per camparmi sulla buccia, ordì
Una tela di cabale e d’inganni
Che fu tessuta poi per trecent’anni.

Mi lisciò, mi coprì di bagattelle,
E a forza d’ammollienti e d’impostura
Tanto raspò, che mi strappò la pelle,
E chi dopo di lui mi prese in cura,
Mi concia tuttavia colla ricetta
Di quella scuola iniqua e maledetta.

Ballottato così di mano in mano,
Da una fitta d’arpie preso di mira,
Ebbi a soffrire un Gallo e un Catalano
Che si messero a fare a tira tira:
Alfin fu Don Chisciotte il fortunato,
Ma gli rimasi rotto e sbertucciato.

Chi m’ha veduto in piede a lui, mi dice
Che lo Spagnolo mi portò malissimo:
M’insafardò di morchia e di vernice,
Chiarissimo fui detto ed illustrissimo;
Ma di sottecche adoperò la lima
E mi lasciò più sbrendoli di prima.

A mezza gamba, di color vermiglio,
Per segno di grandezza e per memoria,
M’era rimasto solamente un Giglio:
Ma un Papa mulo, il Diavol l’abbia in gloria,
Ai Barbari lo diè, con questo patto
Di farne una corona a un suo mulatto.

Da quel momento, ognuno in santa pace
La lesina menando e la tanaglia,
Cascai dalla padella nella brace:
Vicerè, birri, e simile canaglia
Mi fecero angheríe di nuova idea.
Et diviserunt vestimenta mea.

Così passato d’una in altra zampa
D’animalacci zotici e sversati;
Venne a mancare in me la vecchia stampa
Di quei piedi diritti e ben piantati,
Co’ quali, senza andar mai di traverso,
Il gran giro compiei dell’universo.

Oh povero stivale! ora confesso,
Che m’ha gabbato questa matta idea:
Quand’era tempo d’andar da me stesso,
Colle gambe degli altri andar volea;
Ed oltre a ciò, la smania inopportuna
Di mutar piede per mutar fortuna.

Lo sento e lo confesso; e nondimeno
Mi trovo così tutto in isconquasso,
Che par che sotto mi manchi il terreno
Se mi provo ogni tanto a fare un passo;
Chè a forza di lasciarmi malmenare,
Ho persa l’abitudine d’andare.

Ma il più gran male me l’han fatto i Preti,
Razza maligna e senza discrezione;
E l’ho con certi grulli di poeti,
Che in oggi si son dati al bacchettone:
Non c’è Cristo che tenga, i Decretali
Vietano ai Preti di portar stivali.

E intanto eccomi qui roso e negletto,
Sbrancicato da tutti, e tutto mota;
E qualche gamba da gran tempo aspetto
Che mi levi di grinze e che mi scuota;
Non tedesca, s’intende, nè francese,
Ma una gamba vorrei del mio paese.

Una già n’assaggiai d’un certo Sere,
Che se non mi faceva il vagabondo,
In me potea vantar di possedere
Il più forte stival del Mappamondo:
Ah! una nevata in quelle corse strambe
A mezza strada gli gelò le gambe.

Rifatto allora sulle vecchie forme
E riportato allo scorticatoio,
Se fui di peso e di valore enorme,
Mi resta a mala pena il primo cuoio;
E per tapparmi i buchi nuovi e vecchi
Ci vuol altro che spago e piantastecchi.

La spesa è forte, e lunga è la fatica:
Bisogna ricucir brano per brano;
Ripulir le pillacchere; all’antica
Piantar chiodi e bullette, e poi pian piano
Ringambalar la polpa ed il tomaio:
Ma per pietà badate al calzolaio!

E poi vedete un po’: qua son turchino,
Là rosso e bianco, e quassù giallo e nero;
Insomma a toppe come un arlecchino:
Se volete rimettermi davvero,
Fatemi, con prudenza e con amore,
Tutto d’un pezzo e tutto d’un colore.

Scavizzolate all’ultimo se v’è
Un uomo purchè sia, fuorchè poltrone;
E se quando a costui mi trovo in piè,
Si figurasse qualche buon padrone
Di far con meco il solito mestiere,
Lo piglieremo a calci nel sedere.

1836

САПОГ¹

Не из простой я выростковой кожи,
Меня скроил изрядно чеботарь
И на сапог мужицкий не похоже.
Не отыскать мне было пары встарь.
Я на двойной подошве, на подборах;
Гожуся так, гожуся и при шпорах.

От каблука до голенища сплошь
Всегда в воде, а гниль не пронимает:
Короче, я на все лады хорош,
И дуралей, конечно, всякий знает,
Что на носке с надставкой я, рубцом
Скреплен вверху, а посредине швом².

Но надевать меня нужна сноровка;
Меня обуть не всякий может плут:
Я ноги тру, сижу на них неловко;
Я на ноге поджарой как хомут.
Меня носить никто не мог по многу,
А всякий так — совал на время ногу.

Не стану я считать из рода в род
Всех этих ног, когда-то мной обутых,
Но для того, чтоб посмешить народ,
Лишь расскажу о самых пресловутых,
Да о себе, как лопнул я по швам,
Переходя от плута к плуту сам.

Не верится, однако ж было время,
Когда один я обскакал весь свет:
Поводья врозь и выпустивши стремя,
Я забрался, куда и следу нет;
Да потерял от бога равновесье
И ниц упал — и развалился весь я³.

Тогда-то вдруг настала кутерьма:
Пошел народ — был всякого он сорта —
Издалека его валила тьма
(По милости не весть какого черта)—
И ну хватать, насколько было сил,
И молодец, кто больше захватил!⁴

Хотел прелат, пренебрегая веру,
Меня надеть, и помогли ему,
Да увидал — велик сапог не в меру,
Так и пустил таскаться по найму.
Потом в руках у первого пройдохи
Оставил, сам с меня сбирая крохи⁵.

И немец был, и немец затевал
Сапог надеть — уж даже было близко —
Да сам не раз в Германию бежал
На лошади блаженного Франциска⁶.
Являлся вновь, тянул, потел, пыхтел,
Но сапога поныне не надел⁷.

Там с лишком век я проживал на воле,—
Меня простой купец тогда носил⁸;
Повычинил, держал в чести и в холе
И на восток неведомый водил.
Гвоздями был я крепкими подкован,
Хоть погрубел, но всем был избалован.

Разбогател купец почтенный мой;
Стал щеголять, мне придал вид нарядный.
Сам в шпорах был и в шапке золотой⁹,
Да не рассчел — и все пошло неладно!
И увидал уже на последях,
Что лучше нам ходилось на гвоздях.

Переходя вот так с ноги на лапу,
Утратил я первоначальный вид:
Не то скроен чертям, не то Сатрапу.
Прямой ноге в меня одеться стыд,—
А уж куда с отвагою былою
Вселенную вновь обскакать со мною!

О, бедный я, о, жалкий я сапог,
Погубленный идеями пустыми:
Когда идти я сам собою мог,
Хотел ходить ногами я чужими,
И каждый раз, меняючи ступню,
Все думал я — судьбу переменю!

Крушился я и каялся немало.
И между тем, когда хотел идти,
Я чувствовал, земли недоставало,
Чтоб шаг ступить по прежнему пути,
И до того заезжен я судьбою,
Что и ходить не в силах сам собою.

И вот опять презрен и кинут я;
Истоптанный, среди грязи и тины,
Лежу и жду — теперь, мол, лапа чья
Расправит вновь собой мои морщины:
Француза ли, иль немца-сатаны?
Ну — чтоб нога родимой стороны?

Один герой успел мне полюбиться¹⁰;
И не броди он вдоль и поперек,
Не хвастая, мог долго бы гордиться,
Что всех прочней большой его сапог.
Да вдруг мороз настиг среди дороги
И ознобил герою разом ноги.

Перекроен на старый образец,
Ни мерою, ни весом не похожий
Сам на себя, остался, наконец,
Едва-едва клочком я прежней кожи.
И нитками вам не заштопать всех
И старых-то, и новых-то прорех!

Расход велик и труд большой и длинный:
Все распороть и перешить опять.
Отчистить грязь и на манер старинный
Гвоздей набить, головку притачать.
А потому, смотрите же, как можно
Сапожника берите осторожно!

Да сверх того, на мне где синий цвет,
Где красный цвет и белый, желтый с черным¹¹,—
Ну, словом, я, как арлекин, одет,
Хотите, я останусь век покорным —
Лишь сделайте всего меня пока
Из одного и цвета, и куска.

А наконец, представьте, что найдется
И человек — ну, кто он там ни будь,
Лишь бы не трус, и что сапог придется
Ему как раз: ведь, право, будет путь!
Но уж тогда никто не лезь с ногами —
Сейчас возьмем и вытурим пинками!

Перевод с итальянского: Павел Ковалевский

¹ Известное сходство географического очертания Италии с формою сапога послужило поэту темою для шутливого изложения хода итальянской истории, в виде похождений сапога, рассказанных им самим.
² На носке — Калабрия; рубец вверху — Альпы, а шов посередине — Апеннины.
³ Эпоха всемирного владычества Рима и его падение.
⁴ Нашествия Остро-Готов, Ломбардов; потом Карл Великий, преемник Карла. Разделение Италии.
⁵ Отдача папами корон Италии и разных областей на ленные владения. Карлу Прованскому, например, была дана власть и преобладание над Неаполем.
⁶ Бежать на лошади блаженного Франциска — ироническое выражение ходьбы пешком с босыми ногами. Блаженный Франциск завещал своим ученикам величайшую простоту жизни, и монахи Францисканского ордена ходят босиком.
⁷ Тщетные попытки германских императоров утвердиться в Италии.
⁸ Медичи.
⁹ Торговые республики: Венеция, Генуя, Флоренция, Пиза.
¹⁰ Наполеон I.
¹¹ Национальные цвета отдельных государств Италии, до австрийских цветов включительно — желтого и черного (в Ломбардо-Венеции).

THE BOOT

I am not made of ordinary stuff,
Nor am I such a boot as rustics wear ;
And if my shape seem hewn out in the rough,
No bungler’s stamp of workmanship I bear :
With double soles, and action firm and free,
Iʼm formed for any work by land or sea.

Up to mid-thigh I stand, nor ever stir,
Deep in the water, yet am just as sound ;
Iʼm good for sporting, good to wear the spur,
As many asses to their cost have found :
All stitched compact and firm by vigorous needle,
With hem at top, and seam straight down the middle.

But then, I’m not drawn on with so much ease,
Nor am I fit for any trifler’s use ;
A slender foot I should but lame or tease,
To suit the vulgar leg I should not choose :
There’s no one yet has kept me on throughout ;
They’ve worn me just a little, turn about.

I won’t inflict on you the category
Of all whoʼve tried to get me for their own,
But only here and there, to fit my story,
Note such and such, most worthy to be known :
Relating how my ruin first was planned, :
And thieves have passed me down from hand to hand.

Youʼll think it past belief, but once I started
Off at full gallop of my own accord,
And right across the whole known world I darted,
Till overhaste betrayed me,—I was floored :
My equilibrium lost, I lay extended
This way and that, and so the matter ended.

A grand confusion followed : o’er me surged
A flood of every race and savage fashion,
Tumbling from all outlandish quarters, urged
By a priestʼs counsel, or a demon’s passion
One seized me by the instep, one the calf,
And jeering cried, “ Whoʼll get the bigger half ?”

The priest, despite his-cloth, to try the boot
Upon his own account showed some desire,
But, finding that I did not suit his foot,
Hither and thither let me out on hire :
Now to the earliest bidder in the mart
He yields me, acting but the boot-jack’s part.

To wrestle with the priest, and plant his heel
Firm in me, came a German full of bluster ;
But oft to bear him home, as turned the wheel,
Those heels were forced their utmost speed to muster ;
He tried and tried enough to gall his foot,
But never yet could pull on all the boot.

Left for a century upon the shelf,
A simple trader next Iʼll name who wore me,
Gave me a blacking, made me stir myself,
And o’er the sea to Eastern climates bore me,
In rough condition, but a perfect whole,
And set with good hob-nails about the sole.

My merchant friend, grown rich, a fitting act
Deemed it to deck me out with greater cost ;
Tassels and golden spurs were on me tacked,
But something of solidity was lost
And in the long run, finding out the difference,
For those good primitive nails I own a preference.

You could not find in me a crack or wrinkle
When I one day a Western rascal saw
Leap from his galley plump upon my ankle,
And try to clutch it with his little claw ;
But fair and softly—two could play that game ;
One vesper at Palermo, he went lame.

Among the other foreign dilettanti,
A certain King of Spades with all his might
Would pull me on—but while he toiled and panted
Found himself planté là in sorry plight ;
A capon, jealous of the hen-roost, crowed
And threatened to alarm the neighbourhood.

In those same times, my fortune’s underminer,
Cunningly bent its ruin to complete,
Sprang from his shop a certain Mediciner,
Who next, to make me easy to his feet,
And profitable wearing, spun a thread
Of plots and frauds that o’er three centuries spread.

He smoothed me, decked me out with tinsel, rubbed
Unguents and humbugs in at such a rate,
My very leather into holes was scrubbed,
And all who since have meddled with my fate
Set about tinkering me by the receipt
Of that same school of black and vile deceit.

Thus harassed, tossed about from hand to hand,
The aim and object of a harpy-swarm,
I felt a Frank and Spaniard take their stand,
Contending which could prove the stronger arm ;
At length Don Quixote bore me off, but found me
Crushed out of shape with all the blows around me.

Those who beheld me on his foot have told me
This Spaniard wore me in most evil style ;
He smeared me o’er with paint and varnish, called me
Most noble, most illustrious ; but the file
He worked by stealth, and only left me more
Ragged and tattered than I was before.

Still half-way down me grew, in vermeil coloured,
One lily, token of departed splendour ;
But this a shameless Pope, of birth dishonoured :
(To whom all glory may the Devil render),
Gave the barbarians, making compact base
To crown a scion of his guilty race.

Well, from that moment each one at his will
With awl and shears in cobbler-craft might dabble
And so from frying-pan to fire I fell ;
Viceroys, police, and all that sort of tabble,
To grind me down struck out a new idea,
Et diviserunt vestimenta mea.

Thus clutched alternately by paw of famished
Or vicious beast in rude and clumsy revel,
That old impression by degrees had vanished
Of well-cut feet, firm planted on the level,
Such as without a single step perverse
Had borne me safely round the universe.

Ah me ! poor boot, I have been led astray,
I own it now, by this most foolish notion,
While yet to walk or run I had free play,
By stranger legs I would be put in motion,
Nor from my mind the dangerous dream could pluck,
That change of limb would bring me change of luck.

I feel—I own it—but withal I now
Find myself in so damaged a condition,
The very ground seems to give way below
If I attempt one step on self-volition ;
Long subject td false guides, both great and small,
I’ve lost the faculty to move at all.

My greatest grievance, though, to priests is owing—
A sect malignant, void of all discretion :
And certain poets, race degenerate, growing
Mere hypocrites, who flatter by profession.
Say what you please, the Canon-laws prohibit
That priests in mundane boots their legs exhibit.

And here I am, meanwhile, threadbare, despised,
Tattered on every side, all mud and mire ;
Still for some kind limb’s advent, well advised
To shake me out and smooth me, I aspire :
No French or German leg, you understand ;
I want one grown upon my native land.

A certain worthy’s once I took on trial ;
Alas ! my hero would a-wandering go,
Or might have boasted his, without denial,
The stoutest boot in the whole world’s dépôt ;
Ah ! crooked courses ! down the snowdrift came,
Freezing his limbs, ere half played out the game,

Patched up again after the ancient style,
And once more carried to the skinning place,
I, of prodigious worth and weight erewhile,
Scarce my original leather now can trace :
Look you, to piece these various holes of mine
There’s something wanting more than tacks and twine.

Both toil and cost it needs, nor too much haste ;
Each separate shred must be resewn together ;
The mud cleaned off, the stout old nails replaced,
Smoothed into shape both calf and upper leather :
Let this be done, I’ll thank you from my heart ;
But, oh ! take care who plays the workman’s part !

Look at me, also, on this side I’m blue,
There red and white, and up here black and yellow ;—
A very harlequin of chequered hue ;
To make my tone harmonious and mellow,
Remodel me discreetly (may I hint ?)
All in one piece, and one prevailing tint.

Search diligently if the world supplies
A man,—I care not what, so not a coward—
And, when in me his foot securely lies,
If any prig peer in with schemes untoward
Of practising once more the usual quacking,
Weʼll pay him off with kicks, and send him packing.

Translated from the Italian by Mary Eliza Isabella Frere